ПРЕДЛОЖИТЬ НОВОСТЬ ПОМОЧЬ ПРОЕКТУ 0
Андрей НОВАШОВ
Спецприёмник - теперь такой же атрибут российский реальности, как несколько лет назад автозак. Это стало очевидно на январских протестных акциях. Трое, оказавшиеся в спецприёмнике впервые, рассказали, как пытают музыкой в Новосибирске, чем кормят опоздавших в Кемерове, и за что конвоиры бьют в Краснодаре.
Написать хотел именно про «обыкновенных» арестантов. Понятно, что, например координаторы региональных штабов Навального внутренне были готовы. Многих и прежде лишали свободы, поэтому, как ни цинично прозвучит, нынешний арест для них - не потрясение. Не стал писать и о вопиющих случаях нарушения прав в спецприёмниках – такие истории попадали в федеральную повестку и известны без меня. Но всё-таки чудовищных случаев – десятки. И, если знать только о них, масштабы такой репрессивной меры, как лишение свободы, не вполне очевидны.
Текст получился слишком оптимистичным. Знакомые обещали помочь найти героев для публикации в разных регионах. Писали: «Да! У нас арестовывали даже тех, кто не политический активист и не волонтёр штаба». Но проходил день, два, а ответа от них не было. О причинах догадываюсь: далеко не все «первоходы» готовы откровенно рассказать о пережитом, для них это психотравма. Вероятно, общаться соглашаются только самые стойкие, поэтому подборка историй получилась не вполне репрезентативной. Но всё же и она позволяют понять: репрессивная шкала сдвигается. Общество привыкает легко смотреть на помещение невиновных под стражу, как когда-то свыклось с административными штрафами, которым подвергаются те, кто не молчит. Спецприёмником уже никого не удивишь. А значит – никто не гарантирован. Хотя бы по этой причине прочитайте эти монологи.
«Почему меня, а не прокурора?»
Тимур Ханов, Новосибирск, 61 год. Видеоблогер
- 28-го января поздно вечером я разместил в сети ролик «Не ходи!», в котором объяснял, что зрителям, которые не хотят перемен в России, на завтрашнюю акцию ходить не нужно. 30-го января в 12-00 на площади Ленина в Новосибрске состоялись традиционные одиночные пикеты на различные темы. Чаще всего – акции солидарности с Хабаровском в поддержку Фургала. Я тоже на этих акциях бываю, но не как участник, а как наблюдатель, блогер, журналист. Освещаю события, происходящие в Новосибирске. Некоторые считают меня заметным в городе видеоблогером. Часто работаю в прямом эфире, чтобы добавить актуальности, достоверности и расширить зрительскую аудиторию. В ту субботу, 30-го января, уже хотел уходить, но внимание привлёк музыкант, исполнявший цоевскую пеню «Перемен», к которому подошёл полицейский и обвинил в проведении несанкционированной акции. Я стал это снимать. Оказалось, полицейские искали повод. Почти всех, кто был рядом – человек 20-30 - посадили в автозаки и повезли в главное управление МВД по Новосибирской области. И меня в том числе, не взирая на пресс-карту. Об этом я вёл репортаж в прямом эфире.
Первое фото: Тимур Ханов после задержания. Второе - из архива Тимура Ханова
Определили в кабинет к мужчине в гражданской одежде, который потребовал, чтобы я выключил телефоны и прошёл осмотр, пригрозив мне применением физической силы. После допроса меня и других увезли в отдел полиции, где уже вечером предъявили протокол, что я обвиняюсь в нарушении КоАП статья 20.2 ч 2 – «организация митинга». Ещё один примечательный момент. В тот же день нам всем дали подписать «Предостережение» от имени прокуратуры о недопустимости участия в акции 31-го января. Но ведь и я в ролике «Не ходи!» говорил о том же. Почему тогда меня записали в организаторы акции, а прокурора – нет?».
Мне не предоставили предусмотренного законом права сразу после задержания сделать один звонок. Только когда нас повезли из главного управление МВД в отделение полиции смог позвонить сыну и сообщить, что задержан и мне нужен адвокат. Когда в отделении полиции на меня составляли протокол, мой адвокат стояла в «предбаннике», её не пускали, а я об этом ничего не знал. Нас обманули. Для нашей полиции это обычное дело. Старая зэковская присказка «Не верь, не бойся, не проси» не случайно начинается с «не верь».
Меня привезли в спецприёмник. Не скажу, что там приятно, но у меня появился журналистский интерес. Увидел примерно то, что ожидал. Поместили в тёмную холодную камеру, где сидели два мелких воришки и нещадно курили. То есть такая стрессовая ситуация. И главное – постоянно громко работало радио, по которому передавали танцевальную музыку, мешавшую сосредоточиться. Радио «Энерджи». Если хотите испытать, что такое психологическое давление – попробуйте хотя бы час ничего не делать, а только слушать это радио. В конце концов я добился, чтобы сделали тише. Соседи попали за решётку не в первый раз. Одному грозил новый срок за угон. Политикой они не интересовались, про Навального почти ничего не знали, власть нынешнюю защищать тоже не рвались. Задавали простые вопросы: «За что взяли? Сколько тебе лет?».
В понедельник, 1 февраля, меня отвезли на суд вместе с тремя другими задержанными, в том числе со мной везли активиста штаба Навального Кирилла Левченко. Он как раз отсидел 9 суток за призывы к участию в акции 23-го января, а в понедельник, когда он должен был выйти, его снова привезли в суд за ту же акцию – за то, что Кирилл в мегафон декларировал. И дали ему ещё 9 суток.
Суд надо мной продолжался довольно долго. Судья Стебихова, несмотря на все наши доводы, пришла к заключению, что я виновен, основываясь только на своих ощущениях от ролика. Я не согласен, и буду решение обжаловать. Дали семь суток. Вечером в понедельник снова отвезли в спецприёмник, где оставалось отбыть ещё пять дней. Просил, чтобы поместили в камеру для некурящих, и до конца срока сидел один. Одиночество не проблема, потому что заключённым дают возможность 15 минут в день говорить по телефону. Интернет официально запрещён, но некоторые умудрялись пользоваться. Нельзя сказать, что я вообще людей не видел. С сотрудниками спецприёмника было какое-то общение. Они были очень вежливы, даже обходительны. Не ожидал. Обращаются на вы, говорят «здравствуйте», «пожалуйста». Всё по расписанию, всё, что положено – получи. В четверг меня не успели вывести на прогулку, поэтому разбудили в пятницу утром, чтобы успел сделать прогулку за четверг.
Подъём в 6 часов. Включается свет, а через некоторое время – радио. Пища подаётся через специальный лоток в двери. Посуда одноразовая. После завтрака проверка: выводят в коридор; руки на стену, ноги шире плеч. Сотрудник ощупывает твою одежду, но не тебя. В это время его коллеги заходят в камеру, и проводят шмон. Потом спрашивают, какие есть вопросы. Я, например, обращался к врачу – болела голова. Врач дала мне анальгин и несколько советов.
Уходя, в шутку сказал: «Как будто побывал в санатории очень закрытого типа». Аll-inclusive. Трёхразовое питание. Например, в предпоследний день давали гречку с явными следами тушёнки. Не ресторан, но есть можно, только всё переселенное.
Бельё в камере застиранное, неприятное, но, пока я был в суде, друзья принесли чистое постельное бельё и еду. Проблем в этой камере не было, кроме того, что постоянно играла музыка.
В углу камеры отгороженная стенкой параша. Если кто-то помнит на древних советских вокзалах туалеты, встроенные в пол – вот то самое.
Единственное, чего не испытал в заключении - не смог побывать в душе. Заезд и освобождение пришлись на субботы, а суббота – как раз банный день.
В спецприёмнике небольшая библиотечка. Прочитал почти четыре книги. Рассказы Чехова и «Кодекс об административных правонарушениях» - те статьи, которые могут меня коснуться. При необходимости дают бумагу, ручку. Предусмотрены свидания.
Разрешены передачи, правда, там перечень ограничений. Мне присылали воду, фрукты, печенье, конфеты. Я не большой любитель сладостей, но было приятно получать эти знаки внимания с воли. Вода в спецприёмнике плохая, пил только ту, которую с воли передавали.
В приёмнике очень скучно. Не хочу больше туда попадать, но арест меня не испугал. Я теперь весёлый и злой. Построюсь не подставляться, буду учитывать, как работают наши полиция и Фемида. Продолжу заниматься блогерством и освещать разные события в городе, в том числе и политические. Рассказывать не только про сторонников Навального, но и про другие политические и общественные движения. Сожалею, что мой нейтралитет после ареста не выглядит убедительным. Постараюсь доказать зрителям, что не занимаю чью-либо сторону.
Раньше в Новосибирске таких репрессий против активистов, журналистов и блогеров не было. Такая позиция силовых структур подрывает авторитет режима. Опасаюсь, что последует обратная реакция, и часть общества радикализируется. Мне могли и штраф дать, могли и вообще не трогать. Думаю, меня просто блокировали, чтобы не освещал акцию 31-го января. Досадно, потому что многим людям и информационным агентствам, в том числе зарубежным, обещал. У моей трансляции 23 января суммарно больше 200 тыс. просмотров.
Я пенсионер, поэтому из-за ареста проблем на работе у меня не будет. Есть даже позитивные последствия. Часть друзей меня очень поддержала, а другая часть – дистанцировалась. Лучше стал понимать людей. Друг познаётся… по ситуации.
«Дверь выпилим, а потом обжалуйте, как хотите»
Елизавета Славинская, Кемерово. Сотрудница штаба Навального
- Спецприёмник сейчас – это самая распространённая практика. Людей пытаются запугать. Арест – это уже не просто штраф, который поможет оплатить ФБК. Власти применяют эту практику, потому что она помогает остановить работу штабов.
Я давно поддерживаю Алексея Навального, участвовала в умном голосовании, но относительно недавно стала политической активистой. В штабе работаю с июня 2020 года. Меня арестовали за ролик в тик-токе, в котором увидели призыв прийти на акцию. Раньше меня не привлекали. Был только штраф за курение в неположенном месте больше года назад.
Утром 31 января около 7 утра в квартиру, где я находились с мамой, начали стучать. Около восьми мы услышали включённую «болгарку». Я подошла к двери, попросила представиться и сказала, что по «административке» нет права выпиливать дверь. Они отказались назвать себя. Сказали: «Сейчас дверь выпилим, а потом обжалуйте, как хотите». Пришлось открыть. Они обещали представиться, когда войдут, но представился только сотрудник ФСБ. Ещё было два представителя центра «Э» и участковая. Они заявили, что проведут досмотр, но начали настоящий обыск, который продолжался часа три. Отслеживать время мы не могли, так как конфисковали телефоны. Потом на микроавтобусе отвезли в отдел полиции «Центральный», где оформили протокол. Оттуда в суд. Судья очень долго не оглашал решение, наконец, вышел и сказал: «Шесть суток».
Оформление в спецприёмник – нудная процедура, но оформлявшие вели себя корректно. Что увижу там, примерно представляла, поэтому не слишком удивилась. Невозможная еда – несолёная, с какими-то серыми кусками вместо мяса. Ела только то, что передавали с воли. Мне повезло: большую часть срока была одна в камере. Смогла взять себе два одеяла. Моя куртка-пуховик чище, чем подушки, которые там были. Поэтому запихала куртку в наволочку и пользовалась ею, как подушкой. В первый день меня вывели гулять в бетонный дворик метр на четыре – это меньше, чем моя камера – с открытой зарешеченной крышей. В следующие дни водили в другой двор, где уже можно гулять.
Самое ужасно – весь день в камере не замолкает «Радио России», которое некоторые смены включали уже в 6 утра. Полдня реклама профилактических средств против недержания и геморроя, а вторую половину эфира занимали пропагандоны, объясняющие, какой Навальный плохой.
Я слышала, как сотрудники спецприёмника орали и матерились на других арестанток. Ко мне сотрудники относились хорошо. Приносили кипяток, когда просила. Заехала уже после ужина, никакой еды с собой не было. Сотрудники принесли мне булочку из каких-то своих запасов. Не могу сказать, что они звери. Во вторник сводили в душ, правда, мыться пришлось хозяйственным мылом.
Ещё одна ужасная вещь – свет, горящий круглосуточно. Ночью включалась лампочка за решёткой. Привыкла спать в полной темноте, и для меня это было тяжело. И, конечно, было бы здорово, если посещать арестанта могли чаще, чем один раз за весь срок.
Елизавета после выхода из спецприёмника. Фото Александра Балашова
Там есть библиотека, но выбор книг небольшой. Я много читаю, друзья передавали мне книги. Чтение меня спасало.
На два дня ко мне подселяли соседку. Безработная, которая в одиночку воспитывает ребёнка. Арестована за воровство в магазине. Мне говорила, что вынуждена воровать. Очень удивилась, когда узнала, за что я в спецприёмнике. Сочувствовала мне. Интернетом не пользуется, и почти ничего не знает о Навальном.
Арестованному в спецприёмник родственники и друзья должны передать тёплые вещи, смену белья, зубную щётку и зубную пасту, шампунь, средства для умывания, расчёску. Воду обязательно. Из крана там течёт неприятная. Я просила ещё гигиенические салфетки: душ раз в неделю – так себе удовольствие. Курящим можно передавать сигареты и спички. Зажигалки, кстати, нельзя. Еду можно в заводской упаковке. Скоропортящиеся продукты не принимают.
Я уже закончила вуз, на государственных работах не работаю. Поэтому каких-то неприятных последствий для себя не жду. Гораздо труднее случившееся пережили родственники. К бабушке приходили полицейские с моей фотографией и с повесткой. Мама была в квартире, когда пришли с обыском. Её телефон тоже забрали. Потом передачки мне носили. Не хочется близких подвергать такому стрессу. Мама просит, чтобы я перестала быть сотрудницей штаба. Но в любом случае продолжу поддерживать Алексея Навального. И кемеровский, и другие штабы, очень люблю. Планирую участвовать в предвыборной компании Сергея Бойко (новосибирский оппозиционный политик – прим. ред.) на выборах в Думу.
«Отверженные» - очень кстати»
Евгений Тарабрин, 37 лет, Краснодар. Волонтёр штаба Навального
- 23 января. Около 17-30, почти всё уже закончилось, я возвращался с единомышленниками по улице Красной, когда нас задержали. На акции я активно озвучивал лозунги, требуя освобождения Алексея Навального и других политзаключённых. Наверное, поэтому остальных обвинили в участии, а меня – в организации.
Доставили в отделение полиции. Протокол о доставлении. Протокол о задержании. На ночь поместили в камеру для административно задержанных – КАЗ, где провёл ночь. На следующий день повезли в суд, который занял около 15 минут. Все мои ходатайства судья отклонил. Дал пять суток.
Проблемы начались во время доставления из суда в спецприёмник. Доставление предполагало личный досмотр. В микроавтобусе всех, отправленных под арест, хотели заставить снять не только верхнюю одежду, но и брюки, чтобы облегчить работу досматривающим. Среди нас была и девушка. Я отказался подчиняться этому требованию, унижающему человеческое достоинство. Начались угрозы и оскорбления со стороны конвоя. Конвойный меня ударил по лицу, а потом оттолкнул, и я отлетел в другой конец микроавтобуса. У меня был кровоподтёк на коленке. По приезду в спецприёмник написал жалобу прокурору. Жду ответ, но, думаю, ограничатся стандартной отпиской.
После такого обращения ожидал, что в спецприёмнике будет жёстко, но всё оказалось не так плохо. В камере нас было шестеро. Все «политические» – так нас сами сотрудники спецприёмника называли. Отчасти понимали, что мы арестованы незаконно, и относились к нам корректно. Расспрашивали, за что нас арестовали, и зачем мы вышли. Нашу гражданскую позицию они не осуждали.
Самый старший из нас - Михаил Беньяш, которому 42 года. Мне 37. Остальным от 20 до 26-ти. Большинство поддерживали Навального. Был один парень, который на митинг пришёл впервые и, скорее, из любопытства. Его обвинили в участии и в мелком хулиганстве. Ещё одному молодому человеку сотрудники полиции, зная, что он придерживается оппозиционных взглядов, сделали фейковую страницу ВКонтакте и разместили один пост, призывающий приходить на митинг. Его тоже арестовали на пять суток. Михала Беньяша задержали по надуманному поводу: в одном из постов он призвал коллег-адвокатов прийти в отделы полиции и оказать юридическую помощь задержанным на шествии. Полиция и суд сочли, что это призыв к массовой несанкционированной акции…
Евгений Тарабрин на одиночном пикете. Фото предоставлено Евгением
Места в камере достаточно. С постельными принадлежностями проблем не было. Раз в день прогулка. Всё, что нам передавали с воли родственники и волонтёры штаба Навального, мы получали регулярно. Местную пищу практически не ели. Радио в камере было выключено. Мы неоднократно просили, чтобы нас отвели в душ, но под разными предлогами отказывали. Пришлось перед выходом помыть голову под краном.
Самое тяжёлое – утрата свободны. Эмоционально это давит с каждым днём сильнее. Там есть библиотека. Я освежил в памяти роман Гюго «Отверженные» - очень кстати, там общественно-политическая проблематика.
В Краснодаре и в Краснодарском крае разные спецприёмники. Нас отправили в один из лучших, который находится в пригороде Краснодара – городке Усть-Лабинске. Полиция в Краснодаре достаточно жёсткая, не стеснятся задерживать, в том числе и превентивно. Может быть, нас поместили в сносные условия, чтобы мы потом не подняли шум. После акции 31-го января как минимум троих арестованных держали в ИВС посёлка Выселки в 200 км. от Краснодара. Там всё гораздо серьёзнее.
Надо сказать, что, когда меня задержали, я сразу сообщил в ОВД-инфо, что задержан, что везут в отдел полиции «Октябрьский». Оперативно приехал адвокат, сотрудничающий с ОВД-инфо, и полицейские вели себя со мной корректно. Другие арестованные рассказывали, что их опрашивали без адвокатов, и полицейские разговаривали с ними совсем иначе.
Я программист-фрилансер, и на моей работе задержание никак не отразится, но в прошлые годы в Краснодаре были случаи, когда задержанные на политических акциях потом теряли работу.
Я волонтёр штаба Навального с 2018 года. Участвую в публичных акциях. Когда вышел после ареста, помогал собирать передачи единомышленникам, которые продолжали оставаться в спецприёмниках. На митинг, после которого меня задержали, вышел осознанно, сознавая риски. Согласно 31-ой статье Конституции закреплено право на свободу собраний. В дальнейшем планирую участвовать в акциях за свободу Алексея Навального и всех граждан России.
В одной камере с Евгением отбывал арест правозащитный адвокат Михаил Беньяш. Михаил был задержан накануне акции, 22 января. Для него это не первый опыт нахождения в спецприёмнике. Попросил его как эксперта дать комментарий.
- Во время январских акций по всей России массово арестовывали граждан. Однако ситуация отличается не только в разных регионах, но даже в разных городах внутри одного региона. В Сочи, несмотря на то, что в нем живет в два раза меньше человек, задерживали и арестовывали, не меньше, а то и больше, чем в Краснодаре.
Люди по-разному относятся к аресту. Настоящие активисты, побывавшие в спецприёмнике, говорят, что теперь меньше боятся. Те, кто наивнее, могут и в депрессию впасть.
По всем частям статьи 20.2 и 19.3 в Краснодарском крае привлечено к ответственности около 250 человек, из них 19 арестованы. В Краснодаре нам удалось прекратить два дела по статье 20.2 - одно по второй части (арест), другое по пятой (штраф), в Сочи одно - по 20.2 ч. 2.
Еще два дела получилось переквалифицировать – со второй части на пятую. В Москве, насколько знаю, нет ни одного прекращения.
Штрафы и аресты по статье 20.2 имеют юридические последствия. При повторном аресте – уже серьёзнее штрафы и длительнее арест – до месяца. Если третий раз за полгода – это уже Дадинская уголовная статья.
Я не представитель власти, чтобы знать, будут ли и дальше шириться аресты активистов. Но власти видят, что применение статьи 20.2 очень эффективно, поэтому законопроект о её ужесточении уже прошёл третьи чтения.
Вероятно, будут использовать её и дальше в сочетании с 19.3 и 20.1 – мелкое хулиганство, - рассказал Михаил Беньяш.
Текст впервые опубликован с некоторыми сокращениями на сайте «7х7»
Выпить с авторами "Абажура" чашку кофе можно здесь
#1 за Уралом Первая политическая телега Кузбасса и окрестностей Подписаться
Материалы раздела "Сетевые авторы" не являются документальными - это художественные произведения
