ПРЕДЛОЖИТЬ НОВОСТЬ ПОМОЧЬ ПРОЕКТУ 0
Андрей НОВАШОВ
Дарья Апахончич – в пятёрке первых, включенных Минюстом в реестр физических лиц -СМИ-иноагентов. Апахончич преподавала русский беженцам-мигрантам, участвует в феминистских и антимилитаристских арт-акциях, выставках и фестивалях. Живёт в Петербурге, но родилась и выросла в Кемерове. Рассказала об абсурдности статуса «иноагента», сибирской юности, судьбе «новой тартуской школы» в Кузбассе, дружбе с художницей-активисткой Юлией Цветковой, «выборах без выбора» и объяснила, почему российский арт-акционизм – это для смелых.
- Это не первая репрессивная мера против вас. Какие санкции оказались наиболее болезненными?
- «Административки», штрафы – это ещё ничего. Наверное, увольнение из Красного Креста, где преподавала русский язык как иностранный мигрантам-беженцам, было самым неприятным. Поводом стали суды. Меня судили оптом за состоявшиеся летом в Петербурге уличные перфомансы в защиту прав женщин. Один из них – вульва-балет, танцевальный перфоманс в поддержку Юлии Цветковой. СМИ опубликовали фотографии, и полицейские меня увидели, хотя по этим снимкам опознать участников невозможно. Второй - в поддержку сестёр Хачатурян. Это, наверное, самые громкие дела последнего времени, связанные с нарушением прав женщин.
Дарья Апахончич на арт-акции, посвящённой памяти Анастасии Ещенко
- Вас заставили написать заявление «по собственному»? Не продлили контракт?
- Всё даже обиднее. Там в связи с коронавирусом был долгий карантин. Технически у нас закончился контракт, я должна была после окончания карантина продолжить преподавать, и сразу заключить контракт ещё на год. Представители Красного Креста стали «путаться в показаниях», говорили, что изменились правила. Несколько дней не знали, что со мной делать. Видимо, там на всех этажах проходило какое-то обсуждение. Потом они дали комментарий «Фонтанке» - сказали, что, участвуя в арт-акциях, я нарушила принцип нейтральности: якобы сотрудники Красного Креста не имеют права заниматься гражданским активизмом. Это неправда. У нас не было никакой договорённости, я не подписывала никакой документ, никакую должностную инструкцию, где был бы прописан такой запрет. Они не решились сообщить о своём решении мне напрямую, потому что решение противозаконно. По сути, для меня это означает потерю профессии преподавателя русского как иностранного. Сейчас, когда я ещё получила статус СМИ-иноагента, не могу вернуться и на работу в школу. Это, конечно, сильно изменило мою жизнь.
- О том, что включены в реестр СМИ-иноагентов тоже узнали из СМИ?
- Мне позвонили друзья, когда в СМИ появились публикации. Могу сказать, что это смешной закон. Меня признали не просто иностранным агентом, а СМИ-иноагентом. Я не оканчивала журфаков, никогда не занималась журналисткой деятельностью. Но Минюст сейчас ждёт – это требование закона! – чтобы я учредила своё СМИ (Смеётся). Представьте, занимается человек своим делом – преподаёт, или рисует, или капусту выращивает. Его объявляют СМИ-иноагентом и говорят: «А теперь давай заводи СМИ!». Вот этот момент, конечно, в законе настолько абсурден, что у меня до сих пор не укладывается в голове. Газета «Коммерсант» написала, что присвоение статуса иноагента связано с тем, что я дала комментарий «Новому времени», но не исключаю, что это вброс.
- От вас требуют зарегистрировать собственное СМИ, а для этого вам надо его учредить?
- Да, я обязана зарегистрировать в течение месяца юридическое лицо, что-то с эти юрлицом делать, платить себе зарплату.
- И как собираетесь выходить из ситуации? Станете журналисткой?
- Не хочу! Не буду! (Смеётся). У меня есть юридическая поддержка от «Апологии протеста». 23 декабря Варвара Михайлова – адвокат этой правозащитной организации - помогла мне отменить штрафы за летние перфомансы. Обжаловать статус СМИ-иноагента будет она и её коллеги из «Апологии протеста», которые помогли составить письмо в Минюст с просьбой прокомментировать этот статус иноагента. Буду его обжаловать, потому что, во-первых, это неправда. Я не вела на гранты никаких политических СМИ. Это уже основание для обжалования. Конечно, я понимаю, что живу в России. Здесь всё не так прозрачно, как хотелось бы. Поэтому рассматриваем разные варианты, но если закон скажет: или плати огромный штраф, или учреждай СМИ… Ну ладно. Будем тогда учреждать СМИ. Но это просто цирк.
По поводу иностранного финансирования. Мы собирали на штрафы. Мой племянник нуждался в операции, и я написала пост, в котором просила помочь собрать деньги ему на реабилитацию. Я довольно популярный в своём маленьком мире человек, и, если обращаюсь за помощью, мне помогают. Деньги, которые собрали на штраф, я перевела – половину «Медиазоне», половину маме Юлии Цветковой, потому что они тоже в тяжёлой ситуации - лишились профессии, надо на что-то выживать. Мне действительно поступают небольшие переводы от частных лиц, живущих и в России, и за рубежом. Если Минюст это имеет в виду… Много сотрудничаю с разними институциями - частными галереями, издательствами. Участвую в иностранных выставках, фестивалях. Но никакого финансирования моей СМИ-деятельности из-за рубежа нет, потому что нет самой этой деятельности.
Дарья Апахончич. Флэш-моб в поддержку Юлии Цветковой
- Когда предварительно списывались, вы сообщили, что Юлию Цветкову и её маму считаете своими подругами.
- Да, я считаю Юлю подругой. За её делом следила ещё до её ареста. Весной были проверки её театра для подростков, где она делала постановку на тему гендерных стереотипов. Юля приезжала к нам в Петербург на фестиваль «Ребра Евы», в котором я тоже участвовала, и арестовали её, по-моему, когда она возвращалась с нашего фестиваля. Сошла с автобуса в Хабаровске – и её задержали. Для меня это очень личная история. Я вижу, как мама Юли ей активно помогает, как ей сложно, потому что вокруг нет поддержки, нет среды, нет, как у нас сейчас говорят на иностранном, комьюнити - сообщества, которое могло бы проявлять солидарность, ежедневно напоминать о несправедливости. В Петербурге и в Москве это есть, а в других городах – несравнимо меньше, и это совершенно несправедливо. Что могли, в течение года делали с подругами для Юлии. Выставку солидарности, флэш-мобы. Писали, говорили, переводили. И уличный танцевальный перфоманс тоже был одной из акций поддержки.
- Раз уж заговорили об активизме за Уралом. Вы участвовали в арт-акции в Кемерове шесть лет назад.
- Да, совместно с Максимом Евстроповым. В 2013 – 2018 годах существовала арт-группа «Родина», мы делали много-много перфомансов. Один из них – в Кемерове в 2014 году. Небольшая уличная акция «Здесь рай» . Мы фотографировались на кемеровских улицах с плакатами «Здесь рай», «Здесь центр мира», «Мечтать больше не о чем», «У нас всё хорошо». Прохожие принимали всё это за чистую монету, но, если посмотреть на фотографии, понятно, что это ироническое высказывание, что снимки создают двойную перспективу. Спустя несколько лет эта ирония стала только очевиднее.
- Помню, что в кемеровском «Коте да Винчи» Максим Евстропов показывал видеозапись перфоманса «Родина ещё родит», в котором и вы принимали участие.
- Перформанс «Родина ещё родит» проходил после аннексии Крыма в питерском «Саммербаре» 10 апреля 2014 года. Суть акции в том, чтобы понять, сколько стоит человеческая жизнь при диктатуре. Мы зачитывали истории реальных персонажей, например, историю депутата, который уже умер, но всё равно проголосовал за аннексию Крыма. (Так следовало из официальной сводки – прим. ред.) Каждого персонажа символизировал крашенный белой краской помидор. Эти помидоры мы отправляли в мясорубку, получая на выходе красный фарш. После этого отправляли туда же анкеты посетителей.
- Ещё был фестиваль «Пед-арт-удар», в котором участвовали и сибиряки.
- Мы делали его два раза в Петербурге. Там был, например, смешной комикс «училка-убийца», выполненный кемеровчанином Андреем Павловым – моим другом, талантливым педагогом-филологом. Комикс в жанре примитивного искреннего искусства рассказывает о том, как грустно, когда педагоги убивают в детях желание учиться, желание творить. Вообще в этом смысле у меня есть связь с сибирским контекстом - скорее, педагогическим. До 18 лет я жила в Кемерове, училась в лицее, где уроки вели преподаватели Кемеровского госуниверситета. Литературу преподавал Сергей Петрович Лавлинский (ныне преподаватель РГГУ – прим. ред.) . И качество знаний, которые нам давали в лицее, кардинально отличалось от того, как учили в большинстве школ других городов, включая и Петербург. Когда поступила в СПбГУ, мне говорили: «Боже, откуда вы так хорошо всё знаете? У вас в Сибири какая-то новая тартуская школа?». И это было недалеко от истины. В Кемерове действительно была потрясающая филологическая школа, которая, к сожалению, сейчас почти угасла. Университет реструктуризировали, кафедры позакрывали, и почти никто из кемеровских учёных-филологов – моих ровесников – уже не работает в КемГУ.
- Есть ли в Сибири среда для развития современного искусства?
- Я вспоминаю свою кемеровскую юность. Постоянно было ощущение, что есть струя свежего воздуха, желание что-то делать. Когда училась в лицее, театр «Ложа» был бодрый. Уехав в Петербург, приезжала в Кемерово в гости раз в два-три года. Знаю, что в Юрге Кемеровской области существует творческое объединение Олега Новикова «Арт-пропаганда». Знакома с его сыном Станиславом, который стал композитором.
Кемеровский театр «Встреча», где была презентация нашей акции «Здесь рай». Кемеровское творческое объединение Ольги Васильевой «Кот да Винчи», где много всего происходило.
- Но в Кемерове и театр «Встреча», и «Кот да Винчи» давно закрылись под давлением властей.
- Это грустно и обидно. Отсюда, из Петербурга, Сибирь выглядит огромным пустеющим пятном. О Сибири вспоминаешь с грустью. Оттуда либо уезжать, либо уходить во внутреннюю эмиграцию. Я сама проделала этот путь, потому что после лицея никакой ниши в Сибири для себя не видела. Но печально, что всё ветшает.
- Из сибирских городов вы взаимодействуете только с Кемеровом?
- На наши акции и фестивали приезжают активисты и из других сибирских городов. Я дружу с теми, кто перебрался в Петербург из Сибири, или регулярно в Петербурге бывает. Очень сильное и заметное феминистское творческое движение вышло из Омска – «Кооператив «Наденька», с которым связаны, например, Настя Макаренко, Аня Терешкина.
- Сибиряки поддержали, когда стало известно, что вам навязали статус иноагента?
- Да, конечно, я получила много поддержки от подруг детства, юности, от коллег. И мне это очень приятно. Думаю, это хороший знак. Тем более, что в этот момент я не жду ни от кого никакого геройства. Государство отстраняет нас от нашей собственной биографии. Вот сегодня ты чья-то подруга, а завтра – иноагент. Мы не понимаем, что будет дальше. Публичный комментарий в защиту иностранного агента через несколько дней может обернуться каким-нибудь административным делом против автора комментария. Государство делает непонятные, опасные вещи. Поэтому я понимаю, что не все обязаны публично поддерживать.
- Вы сказали: «Государство отстраняет от биографии…».
- Да. Вот ты живёшь. У тебя есть ощущение контроля над своей судьбой. Ты выбираешь, в какой магазин пойти, на какую работу устроиться…У меня прекрасное образование, опыт, но я не могу заниматься своей профессией. Ну вот так случилось – исторический момент. Государство осуществляет выбор за меня. Навешивание этих ярлыков «иностранных агентов» - это и есть такое отчуждение, когда решают за тебя. Это на всех уровнях, во всех сферах жизни. Всё, что сейчас связано с государством, - это обман, переименование. На белое они говорят, что это чёрное, потому что им так удобнее. Государственное насилие обычно так и начинается – с того, чтобы называть вещи не своими именами.
- Много лет вы были наблюдателем на выборах. Ушли в арт-акционизм, потому что разочаровались в политическом активизме?
- Начинала с участия в экзитполах. Попала в эту струю, как и многие, за компанию, это не было политическим решением. Но первые выборы, вторые, третьи. И я просто не могла не увидеть нарушения. Пошла в наблюдатели, а потом стала членом участковой избирательной комиссии с правом решающего голоса. Это стало важной частью жизни больше чем на десять лет, но два года назад я выгорела. Видела все фальсификации, которые бывают, но самое тяжёлое – понимать, что в бюллетенях всё равно будут только фамилии официально допущенных кандидатов, остальных отсеивают с помощью административного фильтра. Ну хорошо: мы предотвратим нарушения на выборах, в которых участвуют два плохих человека. Зачем тратить столько сил на выборы без выбора? Теперь мне больше интересны какие-то вещи, связанные с культурой. Если заниматься культурным просвещением, можно хотя бы чуть-чуть изменить сознание людей. И я очень рада сотрудничеству с разными художественными активистскими инициативами, с которыми мы делаем фестиваль. Год назад мы издали две книжки «Феминистских сказок» - о стереотипах, о том, что девочек важно научить говорить: «Нет!», мечтать, добиваться своих целей. Арт-активизм – способ не впасть в отчаяние, когда видишь несправедливость.
- А в этой сфере деятельности у вас не происходит выгорания?
- Я занимаюсь этим с 2013 года – как раз когда появилась группа «Родина. До этого я занималась активизмом правозащитным, демократическим, но не художественным. И сначала это было струей воздуха. Из ощущения скованности, стеснённости, мы возвращаем себе площадку для высказывания, возвращаем свой голос. Это так классно! В целом у меня очень хорошее ощущение от арт-активизма, и я продолжаю этим заниматься какими-то другими, гибридными способами. Но когда ты выходишь на улицу, понимаешь: не факт, что сегодня приедешь обратно. Когда тебя арестовывают рядом с домом – это сильно влияет на настроение. (Смеётся) . Я поняла, что перфоманс – это опасно, и это замечательно. Сильный красивый способ сказать то, что хочешь. Но, конечно, это для смелых людей. Мы живём в России. Надо понимать, что, увы, нас очень хорошо видят на улице. Они не стесняются уже ничего. Кислородную маску сначала надо надеть на себя – это нормально. Но, принимая в расчёт риски, надо идти поперёк ощущения собственной безопасности.
Плакаты Дарьи Апахончич из серии «16 дней», размещённые на улицах Петербурга
- Почему в арт-активизме для вас главной темой стал феминизм?
- Познакомившись с феминизмом, я много лет не разрешала себе думать, что это и ко мне относится. Сейчас понимаю, что это связано с женской гендерной социализацией: девочек учат заботе о других, красоте и «удобности». И я была хорошей ученицей. Но постепенно стала понимать, что многие несправедливые, страшные вещи, которые происходили со мной, были не случайными проявлением несправедливости мира, а системной проблемой: приставание, насилие, жестокость близких и случайных мужчин - грустная реальность, в которой мы живём. Я много думала об этом, ну а потом поняла, что, когда уже знаешь, что такое феминизм, не быть феминисткой невозможно. И это честный активизм, которым занимаешься, точно зная, зачем ты это делаешь.
- В декабре 2019 года вы вместе Николь Гарно проводили арт-акцию памяти Анастасии Ещенко, зверски убитой доцентом Соколовым. Эта акция разительно отличалась от того, что вы делали с арт-группой «Родина». Сарказм больше не работает?
- Сарказм работает, но, если работать только с ним, постепенно забываешь, зачем он нужен. А нужен он для сбивания идолов; для того, чтобы назвать насилие по имени, обрисовать его границу, и не пускать насилие внутрь. Но для высказывания о трагедии сарказм не подходит. Николь предложила перфоманс памяти Анастасии Ещенко сделать как ритуал – подношение даров. Я считаю, это прекрасная идея. Совместная с Николь акция – очень важный поворот, который связан с переосмыслением своего места в мире, переосмыслением власти языка и языка власти.
- Многие написали, что быть в первой пятерке физлиц-СМИ-иноагентов – это почётно. После включения в реестр ваша самооценка повысилась?
- Мне такая популярность не нравится. Когда есть возможность, делаю что-то анонимно. Мне часто пишут: «Хотим сделать видеосюжет, хотим поснимать вашу семью…». Но я не хочу, чтобы моих детей узнавали на улице.
- Вы теперь сбавите обороты?
- Нет. Хочу дождаться ответа Минюста, чтобы понять, как юридически себя обезопасить. Главная опасность для «иноагента» - это огромные штрафы. Закон унизительный, в плане того, что ты должен маркировку ставить на всех своих материалах в соцсетях. Если нарушишь – платишь до 5 млн. рублей. У меня никогда в жизни такой суммы не было. А если не заплатишь – уголовная ответственность. Конечно, я вижу риски. Но повод ли это для того, чтобы ничего не делать? Наверное, нет. Вот и вам сейчас даю комментарий – прекрасный способ сказать, что думаю.
Фотографии предоставлены Дарьей Апахончич
Интервью с некоторыми сокращениями впервые опубликовано на сайте «Сибирь.МБХ Медиа».
Выпить с авторами "Абажура" чашку кофе можно здесь
#1 за Уралом Первая политическая телега Кузбасса и окрестностей Подписаться
Материалы раздела "Сетевые авторы" не являются документальными - это художественные произведения
